«Агентурно Х» - Хитров Вадим Михайлович

– Откуда вам это известно? — спросил с интересом Тирбах.

– Я плотно сотрудничаю с советской контрразведкой, — ответил Сташевский.

– Не понимаю, извольте объясниться, — внутренне напрягаясь, произнес Тирбах.

– Успокойтесь, Петр Игнатьевич, — стал увещевать его Окерлунд. — У Советов нет толковых агентов, вот они и обратились за консультационной помощью к Владимиру Арсеньевичу, а нам это на руку.

– Боюсь, что этого недостаточно, Рагнар Ансельмович, — спокойно сказал Сташевский. — Я объясню свою позицию. Я не стал коммунистом и большевиком и не присягал им, но я русский, я патриот, и когда России грозит опасность, не считаю возможным находиться в стороне. Да, у власти сейчас стоят не те люди, которых бы мы хотели видеть, но их выбрал русский народ, и мы должны уважать этот выбор, каким бы неправильным он нам ни казался. Нам скорее надо разобраться в себе и в том, почему в 1917 году все пришло к краху. И за кровь замученных офицеров отвечает не только озверевшее быдло, но и мы сами, допустившие эту крайность. Агония происходила на наших глазах, и все случилось не в одночасье. Так вот еще в 1918 году ко мне лично обратился адмирал Беренс, бывший в то время начальником Морского генерального штаба, и попросил, как он тогда выразился, «стать беспристрастным оценщиком военно-политического и международно-морского положения». Я счел невозможным отказать Беренсу, моему боевому товарищу. Так вот, чтобы вы знали, в данный момент определенные круги Германии и Швеции настойчиво подталкивают финнов к военному захвату Карелии. Господин Остерман занимается проведением этой политики непосредственно. В Петрограде год назад взяли немецкого шпиона, он в обмен на обещание сохранения жизни и поведал об этой конторе и господине Остермане. Потом оказалась, что за этим господином тянется давнишний след.

– Хочу добавить, — вступил в разговор Окерлунд, — что благодаря Владимиру Арсеньевичу удалось спасти не один десяток офицеров и членов их семей, и меня он буквально выдернул из лап ЧК. Владимир Арсеньевич ставит условия жестко, а большевикам деваться некуда. Вот такой симбиоз получается.

– Вас удовлетворили мои объяснения? — все таким же ровным тоном спросил Сташевский.

– Извините, Владимир Арсеньевич, — со вздохом сказал Тирбах, — вы правы, вы кругом правы.

– Очень хорошо, — по обыкновению ввернул Окерлунд.

В этот момент к ним подошел официант.

– Господин Сташевский, вас к телефону, — сказал он.

Вскоре Сташевский вернулся за столик.

– Ну вот, Петр Игнатьевич, теперь ваш черед, Остерман вышел из дома и направляется сюда. Это рядом, так что будет минут через семь, вы сможете увидеть его через окно, смотрите внимательно, пожалуйста.

Действительно, через вышеозначенный промежуток времени из-за угла вывернул высокого роста человек, одетый в элегантное пальто и, помахивая тростью, не торопясь, направился к конторе. Прямо у входа его окликнули, и он, с минуту энергично жестикулируя, что-то объяснял какому-то прохожему, скорее всего, заблудившемуся приезжему. Прохожий суетился, порываясь уйти, но, видимо, не в ту сторону.

Остерману пришлось несколько раз поворачиваться, чтобы показать правильное направление. Потом незадачливый приезжий долго благодарил Остермана. Наконец они разошлись.

– Молодец Безкровный, прямо театр одного актера, — похвалил Окерлунд. — Так что скажете, Петр Игнатьевич?

– Да, время прошло. Однако эту бледность ни с чем не спутаешь, и усики ровно те же, и рукава у пальто коротковаты, как тогда. Господа, это он.

– Очень хорошо, — сказал Окерлунд.

– И что вы теперь намерены делать? — спросил Тирбах.

– Карать, — хлестко ответил Окерлунд, глаза его светились холодным металлом.

– Я с вами, — эхом отозвался Тирбах.

Питер Остерман по обыкновению возвращался со службы довольно поздно. Он вошел в шикарное парадное и по мягкому ковру поднялся на второй этаж. Перед тем как открыть дверь, огляделся, в этом вроде бы не было никакой необходимости, но профессиональная привычка срабатывала безотказно. Он повернул ключ и тут почувствовал дыхание за спиной.

– Тихо входим, — услышал он приказание на немецком, и что-то твердое уткнулось ему в спину.

Его довольно сильно втолкнули в квартиру.

Кто-то включил свет, и Остерман увидел перед собой троих мужчин решительного вида. Тем не менее он с убийственным спокойствием скинул пальто и уселся в кресло.

– Очень хорошо, господин Отт, вот мы и встретились, — шипяще произнес Окерлунд. — Оружие где?

– Что вам угодно? — холодно спросил Отт.

– Оружие где?

– Я не держу здесь оружия, так что вам угодно?

– Нам угодно судить вас, — решительно сказал Сташевский.

– Кто вы такие, чтобы судить меня? Судебный триумвират? Кто же из вас мой адвокат, кто обвинитель?

– Мы офицеры флота Его Императорского Величества, и ваших адвокатов среди нас нет, — вступил Тирбах.

– Тогда это не суд, да и флота такого давно нет.

– Зато мы есть, считайте, что это военный трибунал.

– Но война закончилась.

– Только не для нас, — резко сказал Окерлунд.

– Помилуйте, прошло столько времени, это смешно.

– Ваши преступления не имеют срока давности.

– Если война не кончилась, то тогда я военнопленный.

– Не надейтесь. Хватит демагогии, — резко бросил Сташевский.

– Так в чем же меня, в конце концов, обвиняют?

– Вас обвиняют в убийстве адмирала Непенина. И не надо отпираться, вас опознал флаг-офицер командующего, который видел и момент его гибели, и убийцу. Этот офицер в данный момент находится здесь и готов подтвердить сей факт. Так что для нас это дело решенное, — сказал Окерлунд, и далее разговор с Оттом повел он.

– Это война, я выполнял приказ.

– Вранье, никто вам тогда приказ отдать не мог. Судьба войны с Германией к тому времени уже была решена, и убийство Непенина было просто бессмысленным и подлым актом. Вами двигала ненависть к русским.

– А убийство моего отца не было бессмысленным и подлым актом? У меня есть за что вас ненавидеть! — с вызовом бросил Отт.

– Так вы до сих пор считаете, что ваш отец погиб в октябре 1904 года под снарядами русских кораблей во время Гулльского инцидента?

– Я не знаю, откуда вам это известно, но, да, я так считаю. Вы разрушили мою семью, мой мир, мы с матерью еле выжили тогда.

Только добрая память об отце и жажда мести заставляли меня жить.

– Очень хорошо. Я давно охочусь за вами — еще с 1914 года, и за это время составил обширное досье на вас и вашу семью. Так вот, разыскивая вас, я встречался с вашей матерью, и она поведала мне о том, что ваш отец пропал без вести в Северном море и что сей факт очень повлиял на вашу судьбу. Заметьте, не погиб, а пропал без вести. Впоследствии, уже в эмиграции, занимаясь поиском офицеров русского флота, я регулярно просматривал списки судоходных компаний, и вот в списках одной исландской китобойной флотилии я наткнулся на имя Ян Отт. Вашего отца ведь именно так и звали?

– Да, но это довольно распространенное имя.

– Очень хорошо. Я тоже так подумал и разыскал этого человека. Я влил в него добрую пинту джина, прежде чем он раскрыл свою душу. Это был ваш отец, агент Крейн. Оказывается, он выжил, просто его, находящегося в беспамятстве, подобрало проходящее датское судно, которое продолжило идти своим курсом, и он поэтому не попал на госпитальный корабль, на который доставляли всех спасенных в ту ночь моряков. Выходила же его простая женщина в рыбацком поселке, с которой он и остался жить.

Отт очень хвалил новую жену, не в пример немецкой вобле. Извините, но это он так выразился.

– Я вам не верю.

– Очень хорошо! Вот фотография вашего отца в кругу новой семьи. Жена, дети, все как положено. Признаюсь, я выкрал это фото у вашего мертвецки пьяного папаши. Узнаете?

Отт остолбенело рассматривал карточку.

– Это еще не все. Вот копии документов, подтверждающих, что Ян Отт все эти годы ходил на различных рыболовецких судах. А вот фотография с его могилы. Ваш отец скончался три года назад, на обратной стороне карточки название кладбища и место. Можете посетить. Так что почвы для вашей мести просто не было. Это первое.